Лилия Овчарова: «Мы сконцентрировались на практической реализации наших предложений»

Лилия Овчарова

© Высшая школа экономики

Один из стратегических проектов ВШЭ «Социальная политика устойчивого развития и инклюзивного экономического роста» нацелен на воплощение научных достижений в практические решения социально-экономической политики. Ученые ВШЭ и их партнеры активно включились в работу и получили первые результаты. О ходе исследований и их реализации новостной службе «Вышка.Главное» рассказала научный руководитель проекта, проректор ВШЭ Лилия Овчарова.

— Расскажите об истории проекта: как появилась идея, как формировалась команда.

— Наш университет широко известен за рубежом и в России исследованиями по проблемам человеческого капитала и человеческого потенциала, а научный руководитель ВШЭ Ярослав Кузьминов как ученый — признанный эксперт в этой области научных знаний. Создав Научный центр мирового уровня «Центр междисциплинарных исследований человеческого потенциала», объединивший ученых трех университетов и академического института, мы, работая над темой развития человеческого потенциала, ощутили большой разрыв между золотым стандартом для научной публикации и требованиями к разработкам, используемым для принятия управленческих решений. Дефицит последних стал остро ощутим пять лет назад, когда в России формирование и реализация человеческого капитала стали национальными целями. Поэтому мы стали думать над исследованиями, результаты которых были бы непосредственно востребованы при выработке политики, направленной на повышение уровня и качества жизни населения. 

— Каковы цели и задачи проекта?

— Целью стратегического проекта является разработка национальной модели устойчивого развития, теоретико-методологическая рамка которой задается концептами инклюзивного экономического роста и доказательной социальной политики. К такой содержательной рамке нас подтолкнула необходимость поиска решений, одновременно стимулирующих экономический рост и работающих на повышение качества жизни граждан. Россия — страна с высоким качеством человеческого капитала, способного стать драйвером развития в модели инклюзивного экономического роста. 

— Что бы вы назвали ключевыми элементами и этапами проекта?

— Начну с двух теоретико-методологических фокусов. Я уже обозначила приоритетность для нашего проекта концепта инклюзивного экономического роста. Еще один — доказательная социальная политика. Это важно для разработки рекомендаций по конкретным мерам политики, подкрепленным научными инструментами, доказывающими их практическую значимость, эффективность и результативность. Нам очевидно, что в публичном пространстве появилось много предложений по стимулированию экономического роста и повышению благосостояния граждан, но мало кто из авторов владеет инструментами доказательной политики, поэтому их нужно разрабатывать и делать доступными для общего пользования.

Типичный пример — ипотечное кредитование. Я поддерживаю его как важный инструмент улучшения жилищных условий и качества жизни. Безусловно, возможность приобрести жилье — большое благо и достижение современного развития, повышающее качество жизни семей. Но считать ее значимым инструментом демографической политики, направленным на повышение рождаемости, — заблуждение: семьи с доходами ниже среднего уровня, взявшие ипотеку после рождения первого ребенка, корректируют свои репродуктивные намерения, откладывая рождения до выплаты кредита. И таких политических кейсов со сложным механизмом воздействия немало.

Подбор адекватных инструментов для оценки влияния мер политики помогает отсекать ошибочные пути движения. Поэтому создание цифрового банка решений доказательной политики определено как одно из направлений работы

Мы уже начали наполнять этот банк, формируем кейсы, прошедшие научное обсуждение.

Наш первый содержательный приоритет — это теоретико-методологическое обоснование национальной модели устойчивого развития.

Второй — создание школы прогнозирования и мониторинга рынка труда, так как в России нет таких научных практико-ориентированных школ, а страна за короткий период проходит второй нерыночный кризис (первый вызван пандемией, а второй — глобальными геополитическими шоками, включая санкции), и обойтись без структурных изменений в экономике не удастся.

Необходимо понять, как в рамках этого структурного маневра будет проходить реаллокация труда, как минимизировать негативные последствия для занятости и для экономики.

Третий приоритет связан с корпоративными моделями устойчивого развития. За основу были взяты принципы корпоративного развития на основании ESG-критериев, где финансовые результаты сочетаются с социальным и экологическим благополучием.

Для реализации этого направления на базе Высшей школы бизнеса создан научно-методологический центр разработки отраслевых корпоративных моделей устойчивого развития. В этой сфере проект фокусируется на двух задачах: создание образовательного кластера по ESG-критериям; содействие развитию российских компаний, ориентированных на внутренний спрос, и распространение среди них принципов развития на основе ESG-критериев.

Структурные сдвиги часто приводят к снижению качества продукции, как его избежать или минимизировать этот риск — одна из тем ESG-развития.

© iStock

Четвертое направление связано с исследованиями потребительского спроса. Сегодня уже очевидно, что ключевым драйвером развития будет внутренний потребительский спрос, и, если переориентировать экономику на внутреннее потребление, неплохо понимать, как дифференцирован этот спрос в разрезе экономических и социально-демографических групп населения. Задумали большое эмпирическое исследование «Жизненный выбор», где будут изучаться практики жизненного выбора, потребительское поведение, зависимость бюджета времени от характеристик людей.

— В чем его главная особенность, уникальность?

— У нас в программе развития университета было заявлено несколько важных разворотов. Один из них — переход от индивидуальной и групповой научной деятельности к большим проектам, заметным вне университета. Реализацию этого разворота обеспечили исследования, направленные на внедрение в России универсального пособия по нуждаемости для семей с детьми и беременных женщин.

Второй наш университетский разворот — от изолированных идей к проектам полного цикла, когда разработки внедряются в учебный процесс и они же используются как инструмент или кейс доказательной политики. И в этот разворот стратегический проект внес весомый вклад. В частности, в рамках исследовательского проекта, обеспечивающего разработку отраслевых корпоративных моделей устойчивого развития, в текущем учебном году была запущена магистерская программа «Управление устойчивым развитием компании», а в рамках дополнительного образования запущены три образовательных модуля по ESG-критериям для повышения квалификации и профессиональной переподготовки менеджеров ведущих российских компаний, представителей малого и среднего бизнеса, государственных структур и НКО:

1.  «Эффективные бизнес-практики зеленого финансирования и нефинансовая отчетность»;
2. «Экономика замкнутого цикла. Расширенная ответственность производителя как важнейший инструмент»;
3. «Устойчивое развитие и ESG. Глобальные вызовы и национальные приоритеты. Базовый курс». 

— Какие результаты предполагается получить по итогам его реализации и что уже удалось сделать?

— Как уже говорила, мы сконцентрировались на практической реализации наших предложений, стремимся трансформировать исследования в конкретные политические решения. Например, многие годы мы продвигали предложения по введению в нашей стране универсального пособия по нуждаемости для семей с детьми. Сразу оговорюсь, это достаточно дорогостоящая мера: в консолидированном бюджете 2023 года на выплату данного пособия предусмотрено 1,7 трлн рублей. Потребовалось убедить политиков в целесообразности такой меры поддержки семей и предложить механизм ее реализации, не разрушающий устойчивость бюджетной системы. В свое время мы поддержали поэтапное введение данного пособия для различных возрастных групп детей. Стартовали с семей с детьми до 3 лет, потом от 3 до 7 лет. Дальше мы понимали, что в 2022 году открылось окно возможностей для распространения данного пособия на нуждающиеся семьи с детьми всех возрастов. Мы стали авторами доклада о поддержке семей с детьми, он был передан в Госсовет и опубликован уже как доклад Госсовета, и мы гордимся, что наши инициативы стали основой принятого в мае решения о выплате с июля прошлого года пособий для семей с детьми 7–16 лет, а с января 2023 года — универсального пособия. Одновременно мы четко понимали, что относительно щедрые пособия по бедности входят в противоречие с низкой зарплатой. Нынешний низкий размер минимальной оплаты труда при наличии щедрой системы пособий по нуждаемости демотивирует часть людей от повышения трудовой активности. Поэтому мы стали продвигать идею ускоренной индексации МРОТ, и нас услышали.

В мае прошлого года было принято решение повысить с 1 июля пенсию, прожиточный минимум и минимальную зарплату на 10%. Наши аргументы мы видим и в принятом федеральном бюджете: прожиточный минимум (ПМ) будет индексироваться по инфляции, а МРОТ — по инфляции плюс 3%. Это меньше, чем предлагали мы (плюс 5%), но позволит минимальной зарплате отрываться от прожиточного минимума. Мы считаем, что нужно стремиться выйти на уровень МРОТ, превышающий ПМ в 1,5 раза, к 2030 году. 

— Какие научные работы легли в основу решений?

— По влиянию повышения минимального размера оплаты труда на занятость и экономику в научном сообществе идет бурная дискуссия. Ряд авторов доказывают: повышение МРОТ увеличивает число незанятых, и это негативно влияет на развитие. Другие, напротив, утверждают: оно позитивно влияет на рынок, способствует ликвидации некачественных рабочих мест, увеличивает зарплату в неформальном секторе и в итоге повышает производительность труда.

Наши исследования доказали, что для российской экономики повышение МРОТ может стать одним из важных инструментов, стимулирующих экономический рост и повышающих производительность. Почему для России реалистичен такой результат? Во-первых, при высоком уровне занятости у нас невысокая доля труда в ВВП — 42–43%, а в странах с более высокими показателями использования человеческого капитала этот индикатор 50% и выше. Это означает, что у нас есть макроэкономическое окно возможностей для повышения вклада труда в ВВП.

© iStock

Во-вторых, мы оценили экономические последствия от повышения МРОТ и смогли предъявить научные доказательства того, что если повышать МРОТ одномоментно на 10% на фоне низкой инфляции, то основные негативные последствия такого решения (переход на неполный рабочий день, рост безработицы и экономической неактивности) не окажут значимого влияния на экономику и рынок труда. А если увеличивать МРОТ при высокой инфляции, то даже 20-процентное повышение не приводит к статистически значимым негативным изменениям в экономике.

Нам представляется, что уровень МРОТ, к которому нам надо стремиться, — это два прожиточных минимума. Опережающее повышение МРОТ раз в два года будет стимулировать рост производительности экономики в целом и не приведет к увеличению безработицы.

— Что из научных достижений вы бы еще отметили?

— В первую очередь я бы назвала изучение платформенной занятости и недавно опубликованный доклад Института социальной политики ВШЭ о ней. Ранее наши ученые концентрировались на исследовании квалифицированной платформенной занятости. Но жизнь показала, что платформы — это в первую очередь возможности для попавших в трудную ситуацию, и они востребованы людьми, не сумевшими найти занятость на стандартном рынке. Это важный результат: сейчас предпринимаются попытки по разработке инструментов регулирования платформенной занятости, и важно понимать, что она сильно дифференцирована по качеству работников и содержанию их труда. Если игнорировать различия в характеристиках тех, кого относим к платформенной занятости, то простимулируем рост неформальных трудовых практик. Нужно искать инструменты мягкого регулирования — например, регистрация самозанятости с фиксированным доходом, а какие-то платформы, являющиеся досками объявлений, вообще не надо регулировать нормами трудового законодательства.

Думаю, что в будущем платформы будут увеличивать свой вклад в повышение качества производимых и реализуемых товаров и услуг, находить новые механизмы защиты от недобросовестных потребителей и производителей.  

Другой важный кейс — изучение факторов изменения производительности труда в периоды нерыночных кризисов 1990-х годов, пандемии 2020 года и нынешнего, которым занимался Центр изучения производительности под руководством Ильи Воскобойникова. Коллеги выясняли, как на производительность влияли разные факторы, и увидели, что в 1995–2002 годах реаллокация труда была главным инструментом повышения производительности. В 1990-е годы ее облегчала высокая инфляция. При низком уровне инфляции она усложняется, нужны хорошо считываемые мотиваторы. В текущем кризисе у нас нет возможности совершать структурный маневр за счет высокой инфляции, поэтому для эффективной реаллокации труда следует задействовать механизмы переквалификации, пакеты мер повышения территориальной мобильности, например ипотечную программу переезда, помогающую работникам, переезжающим к новому месту работы, приобрести жилье и продать его на старом месте жительства.

Еще один важный результат — систематизация эффектов влияния санкций на экономику подвергшихся им стран

Первый вывод: структура экономики в период санкций меняется, и это может быть ключом к успеху, если запускать драйверы изменений и снимать ограничения экономической и предпринимательской активности.

Второй, как нам представляется, позитивный результат: мы увидели, что прямые иностранные инвестиции из стран не уходили, несмотря на санкции. Компании, которые проложили дорогу в страну, делают вид, что уходят с рынка, но не покидают его в действительности.

Есть и негативное воздействие: растет неравенство, именно оно, а не бедность. Бедность в России купирована программами помощи, но риску снижения доходов из-за санкций, как правило, подвергаются три нижние децильные группы. Повышение МРОТ до уровня двух ПМ позволит сдержать рост неравенства. И второе: снижается производительность экономики, несмотря на меры, направленные на импортозамещение. Это надо закладывать в прогнозы и стратегические решения.

Также мы продолжаем изучать тему активного долголетия и повышения продолжительности жизни в старших возрастах. Группа демографов под руководством Михаила Денисенко увидела провалы по инвестициям в здоровье людей старше 75 лет. В возрасте 50–65 лет прогресс налицо, а вот в повышении качества здравоохранения для людей старше 75 лет у нас в стране еще много нереализованных потенциалов. 

Под решение этой задачи можно выстраивать новый существенный сегмент экономики: с ростом продолжительности жизни спрос на медицинское сопровождение хронических заболеваний, ассистивные технологии, повышающие качество жизни, и уход за гражданами с ограниченными возможностями здоровья будет расти. Уходом будут заниматься все больше людей, причем эта работа перестает быть примитивной уборкой и помощью по хозяйству. Она все больше будет высокотехнологичной. Например, при применении экзоскелетов и других ассистивных инструментов повышения качества жизни пожилых людей управление ими потребует высокой квалификации, значит, эта профессия станет более привлекательной и технологичной, позволит привлечь на рынок труда работников, нуждающихся в гибком графике.

Наконец, в рамках мониторинга рынка труда изучались особенности трудоустройства выпускников университетов по направлениям подготовки, типам вузов. Авторский коллектив под руководством Сергея Рощина показал: студенты, совмещающие учебу и работу, больше зарабатывают на старте карьеры, поэтому такое совмещение — правильный трек для многих специалистов.

Результаты данного исследования свидетельствуют, что зарплата магистров выше, чем у бакалавров, и это отражает растущий спрос на творческую и аналитическую работу. Премия в заработках у выпускников ведущих университетов выше. Наконец, был выявлен рост зарплат у ряда профессий: у выпускников, получивших IT-специальности, и у медиков. Отчасти это эффект пандемии, но мы надеемся, что деньги, вложенные в здравоохранение, останутся в отрасли и после ее окончания.

Лейтмотив этой истории: у нас в университете высокие компетенции по развитию инструментов содействия экономическому росту и устойчивому социальному развитию. Но если раньше мы отдавали предпочтение подготовке научных статей по результатам наших исследований и мало уделяли внимания практической реализации основных выводов и рекомендаций, то в стратегическом проекте это стало приоритетом.

— Как часто удается применять научные подходы в практических решениях?

— Многие решения нужно продавливать долго, лично у меня на это нередко уходили десятилетия. Личный опыт доказывает, что инвестиции в трансферт научных знаний в принятие практических управленческих решений — это успешная деятельность. Например, на необходимости семейного устройства сирот мы с коллегами настаивали с 1990-х годов, тогда нам говорили, что никто детей не возьмет или будут пользоваться пособием в личных целях, но прошли годы, и это стало типичной практикой.

На реализацию универсального пособия по бедности ушло почти 20 лет.

Надеюсь, что процесс повышения МРОТ до двух прожиточных минимумов и создания системы долговременного ухода за пожилыми людьми, чтобы они могли получать необходимые услуги дома и жить в достойных условиях вне его, не будет столь длительным.

— Какие подразделения, исследовательские группы задействованы в проекте внутри Вышки и за ее пределами?

— Стратпроект объединяет около 20 подразделений ВШЭ, включая кампус в Санкт-Петербурге, список представлен на нашем сайте. Внешние участники — это наши партнеры по консорциуму НЦМУ, в который, кроме ВШЭ, входят РАНХиГС, МГИМО и Институт этнологии и антропологии РАН.

— Как проект будет способствовать развитию университета?

— Пожалуй, еще раз стоит упомянуть центр ESG-критериев, запуск магистерской программы по управлению устойчивым развитием компаний и два курса в дополнительном образовании по корпоративному управлению.