Преподавать советскую литературу научит Тынянов

Традиционные литературоведческие концепции не годятся для изучения и преподавания советской литературы. Создать хороший учебник помогут формалисты. Доклад Олега Лекманова на конгрессе «100 лет русского формализма». 

Структура и содержание учебников по русской литературе XX века, в том числе выпущенных после 1991 года, «демонстрируют упорное нежелание или неумение их авторов концептуализировать излагаемый материал», полагает профессор факультета филологии ВШЭ Олег Лекманов. Доминирует «добрый старый принцип: Державин породил Пушкина, Пушкин породил Лермонтова и так далее». Разве что имена «прародителей» и «наследников» варьируются в зависимости от эстетической и идеологической ангажированности того или иного автора учебника.

Между тем еще в 1924 году Юрий Тынянов опубликовал статью «Литературный факт», в которой предложил концепцию литературной эволюции, способную, на взгляд Олега Лекманова, «послужить прочной основой для курса истории российской словесности XX века». Концепция выстроена вокруг, казалось бы, простого и очевидного факта: в новое (советское) время «периферийные» жанры выплывают с задворок в центр литературного процесса. Происходит, добавляет уже Лекманов, «взаимообмен макрожанровыми признаками»: «мелкие» жанры вбирают в себя определенные черты жанров центральных, формируя новые, совершенно не маргинальные литературные явления. На этот процесс и нужно обращать внимание при рассказе об истории советской литературы.

Происходит «взаимообмен макрожанровыми признаками»: «мелкие» жанры вбирают в себя определенные черты жанров центральных, формируя новые, совершенно не маргинальные литературные явления. На этот процесс и нужно обращать внимание при рассказе об истории советской литературы.

Проще всего (теорией литературы, признаем, интересуются не все) этот процесс можно проиллюстрировать на примере кино и даже вполне конкретного фильма — «Криминального чтива» Квентина Тарантино. Создавая эту ленту, Тарантино явно использовал возможности жанров, считавшихся в кино периферийными, комбинировал их и создал вполне самодостаточное, скоро ставшее новой классикой произведение. Примечательно, что в борьбе за «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля «Криминальное чтиво» победило «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова — сделанную по всем законам традиционного жанра киноэпопею.

Но яркие и всем понятные примеры комбинирования периферийных жанров легко можно найти и в русской (советской) литературе. Лекманов напомнил о «Василии Теркине» Твардовского. Первоначально полуфельетоны-полузарисовки, почти что комиксы, придуманные коллективом литераторов и художников для солдат, участвовавших в советско-финской войне, выросли в полноценное произведение нового литературного жанра. Определить этот жанр Твардовский смог не сразу. Он признавался, что сначала думал о нем как о поэме, но это была не поэма, и не повесть, и не роман в стихах. Наконец, в подзаголовке «Теркина» появилась пояснение: «Книга для бойца».

Другой пример «синтеза» крупных и «мелочных» поэтических форм — «Поэма без героя» Ахматовой. Здесь, наряду с «высокой» поэзией, Ахматова применяет жанр интимного домашнего письма, пародирует жанр научного комментария и использует прием литературного монтажа, очень популярный в двадцатых-тридцатых годах.

Но главным «комбинатором» высоких и низких жанров в советской литературе, безусловно, был Михаил Зощенко. Среди освоенных им «мелких» жанров: газетный фельетон и документальный очерк, детский рассказ и историческая повесть для юношества, водевиль и киносценарий, — даже тексты эстрадных и цирковых обозрений не были обойдены его вниманием.

Почему Зощенко обратился к «неуважаемым» жанрам? Это был своего рода социальный заказ, единственный способ воспитать нового читателя — такого, который до революции книг в руки не брал.

Почему Зощенко обратился к «неуважаемым» жанрам? Это был своего рода социальный заказ, единственный способ воспитать нового читателя — такого, который до революции книг в руки не брал. Но, отмечает Олег Лекманов, выполняя этот заказ, Зощенко «не опускался с высот великой литературы до уровня массового читателя», напротив — поднял читателя до этих высот, «незаметно преобразив «мелочные» жанры».

«Если говорить о заказе, то заказана вещь столь неуважаемая, столь мелкой формы, с которой, по крайней мере раньше, были связаны самые плохие литературные традиции», — вспоминал сам Зощенко. А, объясняя успех своих книг, добавлял: «Я пишу очень сжато, фраза у меня короткая, доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей».

Зощенко дружил с Тыняновым, и эти его слова, считает Олег Лекманов, можно рассматривать как «прямой комментарий писателя-практика к теоретическим выкладкам Тынянова».

Олег Серегин, новостная служба портала ВШЭ