Андрей Окуньков: «Cчастье не в том, чтобы что-то доказать другим»

За всю историю математики лишь 8 обладателей высшей математической награды мира, Филдсовской премии, были выходцами из России. Один из них — Андрей Окуньков, научный руководитель международной лаборатории теории представлений и математической физики ВШЭ. В программе «Гамбургский счет» на ОТР он рассказал о пути из экономики в математику, матфаке ВШЭ и главной радости математика.

Публикуем выдержки из этой беседы и полную видеозапись интервью.

 

О том, как все начиналось

— Андрей, не так давно в этой студии сидел Александр Петрович Кулешов, директор Института проблем передачи информации. Он рассказывал, каким он был необычным, практически гениальным вундеркиндом-ребенком в детстве, но ему это совершенно не помогло, когда он поступил на мехмат. Расскажите, каким вы были ребенком? Вы были ботаником классическим?

— Я не думаю. Я был вполне нормальным ребенком. Наверное, в школе мне больше всего нравилось ходить после уроков играть в спортзале в баскетбол, мы ходили в тир стрелять, мы ходили в кабинет литературы, нам учительница что-то такое рассказывала.

— Когда вы росли, вы были таким благополучным ребенком, успешным учеником? Вообще что-нибудь предвещало, что ваше имя войдет в историю мировой математики?

— Не могу сказать. Я участвовал во многих разных олимпиадах. Например, я трижды выигрывал Московскую городскую олимпиаду по немецкому языку. Даже однажды был на олимпиаде по музыке, при том, что у меня к музыке нет никакого совершенно таланта, но меня учительница послала на олимпиаду по музыке. Я думаю, большая ошибка вышла. Там надо было написать сочинение, и темой сочинения была «Музыка в жизни Ленина» — я получил какую-то очень высокую грамоту за это.

Я никогда не участвовал в олимпиадах по математике — вот это как раз не предвещало. Я ходил на районные олимпиады более-менее по всем предметам, а в городской я не был ни разу, например.

— Почему вы решили поступать на экономический факультет?

— Я в старших классах школы ходил в экономико-математическую школу, которая до сих пор существует и процветает при экономическом факультете МГУ. Через эту школу прошли многие известные люди. Например, одним из руководителей этой школы был ныне ректор Высшей школы экономики Кузьминов. Это было замечательное место. В частности там, например, я познакомился с моей супругой Инной. Оттуда мои самые дорогие друзья.

— У вас очень необычная в этом смысле судьба для математика. Потому что люди из математики уходят в другие области. Но прийти в математику из экономики — это большая редкость. Что с вами произошло, что вы учились на экономическом факультете, а потом стали заниматься математикой?

— На экономическом факультете я учился на экономической кибернетике, это была довольно математическая группа. На кафедре, в частности, работали довольно известные математики: Валерий Федорович Пахомов, Кочергин, Кострикин — это были крупные математические умы. Конечно, мехмат это был некоторый следующий шаг. Но я не думаю, что это был такой невообразимый шаг: я в каком-то смысле представлял, что такое обучение на мехмате, обучаясь на экономическом.

— А в какой момент вы поняли, что вы математик?

— Мне очень нравилась экономика, меня очень интересуют вещи о человеческом обществе, но математика, мне казалось, у меня получается лучше, и мне как-то яснее мыслить про математику.

— В какой момент вы сделали этот шаг?

— Это решение я принял, вернувшись из армии. В тот момент это было очень легко сделать, потому что к людям, которые вернулись из армии, в МГУ было особое отношение, у нас была огромная стипендия. Я помню, моя стипендия со всеми-всеми надбавками достигала 125 рублей. Безумные деньги. И, например, купить огромный букет цветов для Инны — это было совершенно нормально.

Совсем недавно Александр Петрович <Кулешов> говорил у вас здесь о том, как у нас в стране математики были хорошими женихами. Я вот таковым себя чувствовал вполне.

О матфаке и лабораториях ВШЭ

— Там, где вы сейчас со своими учениками, удается в какой-то мере воссоздать ту плодотворную среду <в которой вы учились>?

— Это гораздо сложнее. Представьте, я большую часть года живу в Нью-Йорке, провожу несколько месяцев в году в Москве. Нью-Йорк — это такой же огромный город, как Москва. Если взять число работников финансов или работников искусств, или работников политических, это, наверное, сравнимо с Москвой. Но число математиков совершенно несравнимо. Москва, Высшая школа экономики, матфак притягивает к себе замечательные таланты, огромное количество молодежи, студентов. Коламбия, конечно, столько не притягивает. Аспирантура у нас, по американским меркам, нормального размера, но совершенно не того размера, скопление людей несравнимо меньше. Поэтому даже в таком хорошем университете, где я работаю, по российским меркам я скорее бы считал, что в каком-то смысле я в провинции.

— У вас сейчас открывается новая лаборатория в Высшей школе экономики.

— Да, открылась уже — уже год проработали.

— С какой целью вы это сделали?

— Матфак ВШЭ, его среда очень близка, в каком-то смысле едина со средой старых независимых университетов, которые до сих пор продолжают существовать, но теперь есть реинкарнация в виде матфака. Это культура, огромное количество идей, людей, очень дорогих мне. Я подумал, что это была бы замечательная идея, под влиянием поездки в Ярославль на ежегодную летнюю школу, которую проводит лаборатория под руководством Феди Богомолова. Я был совершенно поражен тем количеством молодежи.

— А Федор Богомолов — это профессор института Куранта, у которого здесь уже несколько лет лаборатория?

— Да, теперь совершенно параллельно у нас две лаборатории. Одно дело, когда ты выступаешь на семинаре, где сидит 20-30 человек, и другое — а когда ты видишь огромный зал, набитый главным образом молодежью, и количество этой молодежи. Ее интерес к той математике, которую я пытался им представить, меня совершенно поразило и продолжает поражать. Студенты матфака ВШЭ — совершенно замечательные ребята и девчонки. Я не могу перечислить всю свою лабораторию, но во всех возрастных группах у нас есть замечательные люди. Но конечная цель всего этого, я считаю, это сохранение. Я бы сказал, на данном этапе, рост назад к тем размерам московско-математической среды, которая была.

О молодости и старости математиков

— Считается, что лучшее, что может случиться с молодым математиком, это — когда он доказал такой результат, который потом оценили как Филдсовскую премию. А что такое лучшая старость математика, как она выглядит?

— Я и с первым вашим утверждением не соглашусь — я с ним поспорю. Потому что мне кажется, что не в этом счастье, не в том, чтобы что-то доказать другим, чтобы проявить себя в математике. Это просто люди так устроены: нам очень помогает, когда есть кто-то, кто реагирует на наши успехи и нас подбадривает. В принципе, самая главная радость в математике — осознание человеком какой-то глубины, когда перехватывает дух от нее. В тех редких случаях, когда я что-то такое придумываю, я, конечно, очень спешу поделиться с моими друзьями, и мне, конечно, очень помогает, если они скажут да, действительно.

— Какой вы видите свою старость?

— Наверное, когда мне будет сложнее работать на передовом крае науки. Может быть, я займусь больше ее популяризацией. Может быть, я буду писать какие-нибудь книжки, в которых постараюсь по-простому объяснить те вещи, которые мне кажутся важными, а в имеющейся литературе изложены очень сложным языком.

Источник: ОТР