«Пока мы будем думать о Средневековье как о темном времени, мы сами останемся темными»

Каждая эпоха выстраивает для себя свое Средневековье, и современность — не исключение. В чем причина популярности метафор, отсылающих к тому времени, почему паблик «Страдающее Средневековье» не медиевистика и как желание быть непохожим на всех может привести школьника к изучению Средних веков, рассказывает Олег Воскобойников, самый молодой ординарный профессор Высшей школы экономики.

Быть не как все

В 1993 году я поступил на истфак МГУ, хотя историком не собирался становиться. Мне нравились средневековые памятники и иностранные языки. Покойный дед, дипломат, знал много языков, и я, не застав его в живых, всегда хотел быть похожим на него. Еще до университета я изучал итальянский, французский, английский, а еще хотелось выучить древние языки, чтобы быть не как все.

На филологию или искусствознание идти не хотел, боялся, что там будут одни девчонки. А про истфак говорили, что там хорошее языковое образование, особенно у медиевистов, где одним английским не обойдешься, основные публикации выходят на 5-6 европейских языках. Я настойчиво учил и преподавал иностранные языки, много читал и переводил устно и письменно. За пять лет выучил испанский, немецкий, латынь и греческий (последний хуже, тяжело он мне давался). Брался позже за старопровансальский, иврит и арабский, но мало чего добился.

После университета

В 1998 году я поступил в аспирантуру, чуть позже во Французский колледж при МГУ, через год поехал во Францию, где шесть лет учился в Высшей школе социальных наук в магистратуре и аспирантуре. Эта школа — духовная штаб-квартира знаменитой школы «Анналов», там преподавали Ле Гофф, Леруа Ладюри. Недавно вышел на пенсию и мой учитель Жан-Клод Шмитт. В 2002 году я защитился в МГУ, а в 2006 году — в Париже. В диссертации, опираясь на научные рукописи, я анализировал картину мира во времена Фридриха II Штауфена (главным образом, в Южной Италии первой половины XIII). Она легла в основу моей первой книги «Душа мира», вышедшей в издательстве РОССПЭН в 2008 году.

Медиевистика — это трудно, но достойно

Когда молодой человек идет в медиевистику — это уравнение с бесконечным количеством неизвестных. Чтобы в это ввязаться, надо быть немного ненормальным (обычно на каждом курсе приличного истфака человек пять таких находится). Вообще медиевистика — это среда людей, болеющих своим делом. В каком-то смысле, это наука для немногих — строгая, фундаментальная, требующая кропотливой работы. Здесь либо ты способен выучить четыре, пять, шесть и больше языков, либо не способен, либо у тебя есть время на это, либо нет. На мой взгляд, это трудно, но достойно.

У Школы исторических наук в рамках гуманитарного факультета есть собственный голос, свой ритм. Я уверен, что мы его сохраним

А жизнь любит диктовать свои условия. Например, когда в 1998 году все успешно рухнуло и в стране разразился кризис, я пошел торговать итальянской мебелью. Правда, науку не забросил, немного писал, публиковался, но читал в основном в метро то, что удавалось отксерить. Систематически заниматься было трудно, даже на почтенной кафедре в МГУ, где я работал с 2002 года. Я признателен Вышке за то, что медиевистику здесь поддерживают.

Гуманитарная Вышка

Моя коллега Юлия Иванова познакомила меня с руководителями Института гуманитарных историко-теоретических исследований (ИГИТИ) Ириной Савельевой и ныне покойным Андреем Полетаевым. Несколько лет подряд я читал общеуниверситетские курсы в рамках их программы гуманитарных факультативов. Но основная моя работа была все же в МГУ. А в 2009 меня позвали строить истфак Вышки, я принял это как вызов времени.

Я решился читать предмет, который никогда раньше не читал: историю искусства. Это многое изменило в моей собственной картине мира и в моих представлениях о преподавании. Мне было что терять в старой жизни, и согласился я, в том числе, потому что мне нравилась наша команда: Игорь Данилевский, Александр Каменский, Павел Уваров, чуть позже Олег Будницкий, Михаил Бойцов, из молодых — Дмитрий Добровольский, потом Андрей Исэров, искусствоведы Лев Масиель Санчес, Елена Шарнова. Все мы чем-то похожи, и у нас (превратившихся недавно из факультета в Школу исторических наук в рамках гуманитарного факультета), есть собственный голос, свой ритм, стиль научной жизни и мышления. Я уверен, что мы его сохраним, потому что мегафакультет, по счастью, не ставит своей целью унифицировать все и вся.

Лаборатория медиевистических исследований

Ровно три года назад, когда пришел Михаил Бойцов, один из лучших медиевистов России, нам дали возможность открыть Лабораторию медиевистических исследований. Сейчас в ней работает несколько интересных ученых (Андрей Виноградов — византинист, Михаил Дмитриев — полонист, Федор Успенский — скандинавист), каждый ведет свой проект.

Наш с Михаилом Бойцовым семинар «Символическое Средневековье» посвящен различным аспектам духовного наследия средневекового Запада. Проходит он так. Раз в две-три недели мы приглашаем друзей и коллег выступить с докладом. Недавно вот обсудили особенности физического устройства христианского потустороннего мира на уникальном материале иллюстрированных рукописей, собранном Андреем Пильгуном (автор великой книги «Вселенная Средневековья»), прошедшей осенью мой старый друг, много лет проведший в Ирландии, рассуждал о ритуалах власти во времена Кухулина и Эмайн-Махи. На днях поговорим о тех же ритуалах власти, но уже у Каролингов, о которых все знает Александр Сидоров из Института всеобщей истории РАН. Весной один итальянец из Колумбийского университета поведает о своих открытиях в области ренессансной архитектурной теории. И таких не терпящих никаких институциональных и национальных границ семинаров у нас несколько.

В 2013 году в стенах Вышки прошла одна из ежегодных конференций, которые проводятся с 1992 года группой «Micrologus», объединяющей медиевистов из десятка стран. Я давно мечтал в Москве собрать этих людей, изучающих, как и я, средневековую картину мира, в том числе потому, что международный резонанс такого мероприятия, не измеряемый наукометрией, но понятный любому медиевисту, весьма значителен. И она сбылась, темой конференции стала идея гармонии в культуре и обществе западного Средневековья. Одним словом, у нас не соскучишься: нам самим интересно, поэтому интересно и коллегам, и студентам. Мы за «веселую науку».

Способы говорить о прошлом

Есть разные способы говорить с прошлым, изучать и понимать его. Я знаю, что наши ученики ведут в «Вконтакте» паблик «Страдающее Средневековье», отвечающее, что называется, духу времени и пользующееся заслуженной популярностью в соответствующей среде. Это тоже общение со Средневековьем, но все же не медиевистика. В соцсетях позволено то, что в университетской аудитории никогда не скажешь и не покажешь. Я тоже иногда могу вольно или эмоционально прокомментировать средневековую миниатюру, встать на лекции в позу поликлетовского «Дорифора», чтобы вчерашний старшеклассник зарубил себе на носу, что такое «контрапосто». Благо, пока что комплекция позволяет. Смех смехом, в том числе, в аудитории, тезис, полушутливый антитезис, но синтез всегда серьезен. Как и экзамен. В отличие от соцсети, где экзаменов не бывает.

Мифы о Средних веках

Меня угнетают мифы о Средних веках, даже среди историков. Я согласен, что от них не избавиться, потому что Средневековья никогда не было, а просто каждая следовавшая за ним эпоха выстраивала для себя свое «Средневековье», нарекая его то «готическим варварством», то «детством» Европы, то романтическим «рыцарством», то «Старым режимом», то «феодальной формацией», то «схоластикой». Теперь же, когда какой-то механизм в наших товарно-денежных отношениях, в нашей высокоинтеллектуальной культуре, в международных отношениях или в столь же высокоразвитой конституционной демократии дает серьезный сбой, журналистам легко уверить нас в «откате» в «Средневековье», в крахе «постмодерна», в крестовых походах, фанатизме и прочем подобном. Им ведь не нужно подкреплять свои выловленные в дебрях коллективного бессознательного метафоры ссылками на серьезную литературу.

Парижские и оксфордские математики XIV века за четыре века до Ньютона вплотную подошли к закону всемирного тяготения

Одна из задач медиевистов и здесь, и на Западе как раз культуртрегерская, просветительская, поэтому мы стремимся к широкой аудитории, несмотря на сложность и эзотеричность конкретных академических штудий. Я уверен, что пока мы будем думать о Средневековье как о темном времени, мы сами останемся темными.

Современная оценка Средневековья в истории мысли далека от тотального осуждения, свойственного просветителям XVIII века и их наследникам: судить и осуждать в сегодняшней науке вообще как-то не принято.

В средневековых текстах открыли философию языка, семиотику, временнýю логику, эпистемическую логику, философию множеств. В немецкой школе доминиканцев XIV века обнаружили нечто родственное трансцендентальному идеализму, метафизике духа и даже некую форму феноменологии. Средневековые историки, несмотря на отсутствие истории как самостоятельной дисциплины, заложили основы современной исторической науки, совместив поиски причинно-следственных связей между событиями с погодными записями событий – хрониками и анналами. Парижские и оксфордские математики XIV века (или «калькуляторы», «вычислители», как они себя называли) за четыре века до Ньютона вплотную подошли к закону всемирного тяготения.

Так называемая готическая архитектура, ненавистная Вазари не меньше, чем «варварская» латынь — гуманистам, дала архитектуре XIX-XX веков не меньше, чем Ренессанс и классицизм Нового времени. Причем не только в техническом плане, что очевидно с первого взгляда на Эйфелеву башню, но и в эстетическом, если посмотреть и почитать Ле Корбюзье, Салливана, Миса ван дер Роэ, Гропиуса. Посмотрите на барселонскую Торре Агбар Нувеля и вы узнаете в ней арку Гауди, а в его «Саграда Фамилья» — средневековую мечту об искуплении грехов.

Когда ирландские и британские монахи в VII–VIII веков, испытывая понятные трудности в латыни, решили при переписывании книг разделять слова, а не писать сплошняком (scriptura continua), как в Античности, они заложили основы не только современной книги, но и самой практики чтения «про себя» и современного литературного самосознания, интимного отношения к тексту. А из этого возникли литературная субъективность, соло Автора.

Слово «компьютер» восходит к среднелатинскому computus или compotus, которым британские и ирландские монахи VII–IX веков, обозначили вычисление дат передвижных праздников литургического календаря, привязанных не к солнечному, а к лунному календарю, прежде всего Пасхи.

При желании наш современник может найти именно в Средневековье, а не в Античности и не в Возрождении, истоки всего чего угодно, будь то парламентская демократия, банковское дело или даже самолет

Словом, при желании наш современник может найти именно в Средневековье, а не в Античности и не в Возрождении, истоки всего чего угодно, будь то парламентская демократия, банковское дело или даже самолет. Не поверите, но виртуальное пространство, без которого уже никому из нас не обойтись – тоже средневековое, ведь virtualiter в смысле «условно» термин схоластики. Да что говорить, самые красивые московские станции метро вдохновлены Софией Константинопольской (вестибюль «Смоленской»), Латеранским баптистерием в Риме (вестибюль «Курской»), а строгая «Кропоткинская» — аскетическими нефами цистерцианцев. Средневековье — колыбель современной цивилизации.

Почему я не в Париже?

Не знаю, может быть, и надо было остаться в Париже. Французская медиевистика — одна из самых сильных в мире и свои позиции сохраняет, несмотря на всесилие английского языка. Любой медиевист знает несколько французских журналов, где печатаются действительно значимые работы. Там отличная, что называется, среда.

Но тогда меня тянуло в Москву. Мне казалось, что я могу кого-то чему-то научить в МГУ и что могу быть посредником между Востоком и Западом. Я вырос в ельцинское время, когда инстинкт эмиграции, то, что сейчас Александр Архангельский* удачно назвал «эмигренью» был, как мне кажется, относительно низок. Во всяком случае, среди наших уехали навсегда только свободные девушки. Теперь же я рад, что мне выпал шанс участвовать в создании школы медиевистики здесь, в Вышке. Чувство, что ты делаешь важное дело, и то, что это ценят, держит на плаву даже в наше непростое время.

Людмила Мезенцева, новостная служба портала ВШЭ

* Александр Архангельский включен Минюстом в реестр иностранных агентов.