«Поворот на Восток» нуждается в специалистах

Если вы работаете с восточными партнерами по тем же схемам, что и с западными, ваши отношения рискуют зайти в тупик. Какие нужны специалисты, чтобы построить эффективные связи со странами Азии? Об этом рассказывает Алексей Маслов, руководитель Школы востоковедения ВШЭ.

 

Алексей Маслов

Умозрительные политологические модели — это проблема

Два года назад Россия начала активно говорить об импортозамещении и «повороте на Восток». Наше правительство предложило Китаю почти 60 различных проектов сотрудничества, и ни один из них до сих пор пока не полностью реализовался. Россия рассчитывала на то, что Китай будет нашим крупнейшим инвестором. По разным протоколам о намерениях ожидалось почти 30 млрд долларов инвестиций, а реальные инвестиции Китая в Россию за прошлый год составили менее 800 млн долларов. И несмотря на подписанные протоколы строительство скоростной железной дороги «Москва — Пекин» заморожено, так же как и приостановлены обсуждения цен на газовые контракты «Сила Сибири». В «подвешенном» состоянии находится еще целый ряд перспективных проектов.

Проблема здесь, как мне кажется, во-первых, в том, что для многих, включая политиков, бизнесменов и ученых, Восток — это умозрительная модель, на основе которой мы пытаемся строить экономические отношения. И из-за того, что у нас есть свое представление о Китае, Монголии, Ближнем Востоке и других восточных странах, которые чаще всего не совпадает с реальностью, не воплощаются многие, казалось бы, перспективные проекты.

А во-вторых, большинство моделей взаимодействия России со странами Востока разрабатывается людьми, которые не всегда имеют необходимую подготовку и практический опыт. Часть экспертов — это люди, которые разрабатывали другие (российско-американские, российско-германские и прочие) модели взаимодействия, а теперь переключились на российско-китайские и упускают из вида национальные особенности ведения экономических и политических дел в восточных странах.

На Востоке бизнес нацелен не только на получение прибыли, но и на долгосрочные соседские отношения 

В частности, они упускают из вида тот факт, что на Востоке бизнес нацелен не только на получение прибыли, но и на долгосрочные соседские отношения. Переговоры могут ничем не закончиться, но очень важно именно «подружиться», потому что эти связи могут сработать через 5 или 10 лет. И поэтому больше всего ценятся люди, которые не торопятся, которые приезжают не просто купить или продать или поведать о «новой концепции», а наладить долгосрочные отношения, и потом в рамках этих отношений что-нибудь получить. Продолжительность работы со странами Азии здесь является абсолютным фактором.

Мы студентам показываем забавную табличку — три периода отношений с китайцами. Первый период — розовый — человек слетал в Китай и считает, что все уже решено, осталось только детали проработать. Потом начинается второй — свинцово-серый период, когда все оговорено, но ничего не движется, потому что мы неправильно восприняли те послания, которые нам передавались партнерами. Например, когда восточный человек кивает головой, это не значит, что он соглашается, он лишь делает вид, что участвует в беседе. Подписанные протоколы о намерениях, например, для Китая не имеют никакого значения, это скорее протокол беседы, а мы считаем, что это почти контракт. И вот через год наступает третий — черный период. Ничего не сделано, деньги потрачены, и непонятно, что произошло.

Все эти национальные особенности ведения бизнеса, построения деловых отношений, принятия важных решений нужно знать и учитывать. Обучить этому на курсах за полгода невозможно, частично эту проблему решает подготовка востоковедов, но это долгий процесс.

Нет серьезных лоббистских структур

За последние годы на рынке появилось множество небольших посреднических фирм, которые помогают с ведением дел с восточными партнерами (оказывают помощь в регистрации фирмы, могут дать совет, куда лучше вложить капитал), но в этих регионах у нас нет серьёзной лоббистской поддержки. Я говорю об лоббистских структурах, которые бы обеспечивали предпринимателей, работающих в этих регионах, необходимой политической и экономической поддержкой внутри этих стран. Например, в США, если вы планируете крупные проекты в Азии, то обращаетесь не к юристам или экономистам, а к крупнейшим американским лоббистам, например, Институт Киссинджера, который продвигает американский бизнес на территории Китая или Юго-Восточной Азии. У нас же посредников много, а лоббизм практически отсутствует, и это большая проблема.

Нам нужно новое поколение аналитиков и экспертов, знающих восточные традиции и специфику ведения бизнеса на Востоке. Иногда это важнее экономических расчетов

Например, недавно к нам обратилась крупная агрофирма, которая готова поставлять в Китай большую линейку сельскохозяйственных продуктов. Китай сегодня — самый крупный импортер продовольствия в мире, особым спросом пользуются экологические товары, китайцы закупают в Индонезии, Мексике, Таиланде, Украине. Китайский рынок готов покупать и российские товары, но они поставляются в крайне небольших объемах, потому что большинство наших производителей просто не знают, как выходить на этот рынок, к кому обратиться, как вести переговоры, какие нюансы учитывать.

Оказывается, что реальных деловых мостов между Россией и Азией крайне мало. Если почитать китайские или корейские блоги, где бизнесмены, реальные люди обсуждают бизнес в России, то они как раз пишут, что не видят никаких перспектив взаимодействия с Россией, и прежде всего потому, что неясны условия такого взаимодействия, они не знают, что у нас происходит. Информация о большинстве наших инициатив, причем очень хороших инициатив, таких как, например, территории опережающего развития на Дальнем Востоке, где созданы все условия для развития бизнеса, остаются на уровне руководства и министерств, а реальные предприниматели, малый и средний бизнес, почти ничего не знают об этом.

России необходимо новое поколение аналитиков

Нам нужно изменить положение дел, и как можно быстрее, так как мы уже потеряли почти два года. Сотрудничество с Азией по-прежнему остается в области абстрактных построений. Нам нужно новое поколение аналитиков и экспертов, знающих восточные традиции и специфику ведения бизнеса на Востоке. Иногда это важнее экономических расчетов. За каждым явлением там стоит историческая подоплека и традиционные институты. Например, чтобы торговать с Китаем и Японией, нужно не только просчитать бизнес-модель, но и знать, какие элиты и кланы контролируют этот вид бизнеса и как с ними говорить. Чтобы широко развернуться в Юго-Восточной Азии, надо понимать, каковы взаимоотношения между китайцами и местным населением — меньше 10% китайцев контролируют около 70% индонезийского бизнеса. Информацию о таких тонкостях и должны предоставлять эксперты, обладающие востоковедческими знаниями, а не только разбирающиеся в международных отношениях, как это часто бывает.

В России почти в 170 университетах преподают китайский язык. Но сам по себе язык ничего не значит, это инструмент, который должен помогать человеку в работе

К тому же востоковедение сегодня то не только «наука о Востоке», это в том числе и изучение менталитета и особенностей жизни восточных диаспор — арабских, китайских, индийских, турецких — в западных странах. И численный рост азиатского населения Запада заметно меняет тип ведения бизнеса, активизирует межклановые и этнические связи. Многие области знаний, в том числе международные отношения разрабатывались западными экспертами для западной цивилизации, и система подготовки международников или экономистов по всему миру формировалась в рамках западной культуры, которая считает, что этому стандарту должен соответствовать весь мир. Но это не так. Беженцы из Турции в Германии или из Бангладеш или Пакистана в Великобритании воспроизводят свою систему ценностей, которая никак не пересекается с западной.

Методологические проблемы высшего образования

Недостаток подготовки специалистов в области изучения практических аспектов взаимодействия с Востоком характерен не только для России, но и для всего западного высшего образования. В конце 1980-х, когда США стали активно продвигаться на Восток, они столкнулись ровно с этой же проблемой — нежизнеспособностью западных моделей. Америка вложила более 1 млрд долларов в подготовку специалистов — политологов, международников, экономистов по Востоку — в рамках которой традиционное востоковедение совмещалось с современными матрицами поведения. Сегодня США — самый крупный и успешный инвестор в Азии, и это результат в том числе работы людей, получивших образование, в котором западные стандарты не являются отправной точкой и из которого ушла мода на политизацию и абстрактные модели. Там работает около 80 крупных аналитических центров, которые конкурируют между собой — они получают от государства одни и те же заказы, государство же сравнивает результаты их работы.

Что касается России, то у нас и сейчас подготовка востоковедов-практиков отстает от реальной жизни. В России почти в 170 университетах преподают китайский язык, это действительно много больше, чем в США в расчете на число университетов. Но сам по себе язык ничего не значит, это инструмент, который должен помогать человеку в работе — неважно, в науке, экспертизе или бизнесе. И если с этих позиций проанализировать работу университетов, то из 170 мы получаем 4-5 университетов, которые традиционно были лидерами в подготовке востоковедов. Остальные же подменяют подготовку специалистов по Востоку подготовкой людей, знающих язык.

В России сегодня работает около десятка талантливых востоковедов-аналитиков, но это отдельные фигуры, которые физически не могут отработать всю информацию, их аналитическое мнение, очень профессиональное, зачастую не слышно в хоре политологов. И, на мой взгляд, решением этой проблемы было бы создание серьезного экспертно-аналитического центра, объединившего востоковедов-практиков.