«Мир стареет, и это страшно интересно»

Выпускница ВШЭ, психолог Дарья Белостоцкая занимается геронтологией — наукой, которая изучает старение. Что общего у сирот и пожилых людей, почему дети и старики должны общаться друг с другом и как искусство может помочь увидеть красоту старости, Дарья рассказала в интервью новостной службе ВШЭ.

Я не очень помню, почему я решила учиться на психолога, но, наверное, все было просто: мне хотелось помогать людям. И у меня была эта идея про «спасти мир». Сейчас для меня это нелепо и глупо звучит, но тогда я правда очень этого хотела. А психология была про помощь, и я хотела помогать, все равно кому.

Вышка была выбрана за ее западные стандартны, за прогрессивность. У меня была плохая школа, все знания, которые я получила, были в основном из дома, и очень важно было выбрать хороший университет.

Учитель

Вышка стала для меня большим откровением. Это место, которое меня в какой-то степени определило. Но для меня лично секрет успешной учебы в том, чтобы иметь учителя. И я его там нашла. Владимир Петрович Зинченко был моим научным руководителем начиная с 4-го курса бакалавриата и до первого года аспирантуры, когда он умер, а я через месяц уехала из России. Поэтому Вышка для меня — это Зинченко и наша с ним совместная работа. Его лекция была моей первой лекцией в университете, он цитировал Пушкина, Бродского, Мандельштама и сказал, что у нас есть год на то, чтобы решить, хотим ли мы оставаться или нет. И это была невероятная степень свободы, которую он мне тогда подарил. Идти всегда легче, когда знаешь, что можешь остановиться.

У меня ушло три года на то, чтобы решиться подойти к нему, и, конечно, меня подтолкнул его возраст, я не хотела и просто не могла его упустить. Я пришла к нему с тем, что мне интересна старость, а ему старость была не очень интересна, потому что он сам был стар и ему о себе было скучно.

Мне захотелось рассказать вообще всем, всему миру, как это бывает, когда старик и ребенок живут вместе или рядом

Мне старость была интересна, наверное, всю жизнь, потому что большую часть своей жизни я провела среди старых людей, меня вырастили дедушка и бабушка. Мне кажется, я очень рано оценила, что они для меня делают. А делали они много: делились своей жизнью, заставляли меня спорить с ними, учили меня, показывали свои любимые фильмы, читали книги, всегда со мной разговаривали. Они уходили от меня (по понятным причинам), и от этого я ценила их и время, которое у нас есть, еще больше. Это были мои первые друзья, мы понимали друг друга. И мне всегда хотелось как-то выразить, что я чувствую к ним. Показать им, что они сделали для меня как для ребенка. А потом мне захотелось рассказать вообще всем, всему миру, как это бывает, когда старик и ребенок живут вместе или рядом. Я даже в школьные годы думала, что надо написать книгу про такой дом, куда будут приходить старики и дети. В моем воображении это был очень счастливый дом. И вот потом я встретила Зинченко. Он надавал мне кучу книг, и мы расстались на лето, после которого я пришла к нему не только со старостью, но и с детством, и мы решили это объединить темой искусства — тем, что интересовало нас обоих.

Старики и дети

Вот так мы стали изучать восприятие художественного текста старыми людьми и детьми (дошкольниками), которые живут в семьях. Сначала мы изучали, как они реагируют на один и тот же текст («Старый повар» Паустовского), который зачитывался им вслух, а потом мы с ними беседовали. Контрольную группу составляли люди 17-35 лет. А потом мы стали делать то же самое, но со стариками из домов престарелых и детьми из детских домов. Результаты исследования показали высокое сходство понимания, эмоциональных реакций и общность извлекаемых экзистенциальных смыслов дошкольниками и пожилыми людьми.

Например, оказалось, что восприятие детей-сирот сильно отличается от восприятия детей из семей, и оно ближе к восприятию пожилых людей обеих групп (в восприятии «обычных» стариков и стариков из домов престарелых не было больших различий). И у детей-сирот, и у пожилых людей присутствует повышенный интерес к смерти и одиночеству. В отличие от участников контрольной группы, которые спокойно пересказывали рассказ и отвечали на вопросы, воспринимали это как учебную задачу, дети-сироты много фантазировали, добавляли свое содержание, абсолютно не связанное с текстом, говорили про свое одиночество, стремились приукрасить рассказ.

Мир сейчас, если его представить как весы, качнулся в ту сторону, в которую он никогда не наклонялся

У неблагополучных детей и стариков восприятие текста опосредовано собственным жизненным опытом, хотя в целом у детей восприятие текста носит непосредственный характер (опосредованность собственным опытом сильнее выражается у детей-сирот). У пожилых людей выявлен специфический (особый) тип восприятия, который мы назвали «постопосредованной непосредственностью». У детей более ярко выражен интерес к теме смерти, чем у пожилых людей и контрольной группы.

Конечно, мы были далеки от мысли абсолютизировать полученные результаты и на их основании делать далеко идущие выводы об уровнях интеллектуальности или чувствительности наших испытуемых. Мы помнили, что изучали этико-эстетическую реакцию всего лишь на одно-единственное произведение. Возможно, выбери мы другое произведение, результаты были бы иными. Но все же, что получено, то получено на достаточно репрезентативной выборке испытуемых, и едва ли наш результат можно признать артефактом. (Результаты исследования опубликованы в 2012 году в 3-м выпуске «Культурно-исторической психологии»).

Демографическая проблема

Старостью занимается геронтология и гериатрия. Геронтология изучает социальную сторону старения, гериатрия — клиническую. Это очень молодые науки, так же как и старость — очень «молодой» возраст. Есть еще причина, почему геронтология возникла так поздно (первые исследования начались в первые годы XX века, сам термин и появился в 1903 году): человечество очень сложно воспринимает конечность, смерть, а старость — это всегда так или иначе про смерть, и из-за табуированности темы смерти и мифов, с ней связанных, тема старости долго находилась в тени.

Если просто, геронтология — это наука, которая изучает биологические, социальные и психологические изменения, связанные со старением. Где-то в 30-х годах XX века начались исследования, посвященные возрастным изменениям здоровья. В 1945 году возникло Американское общество геронтологии, а 5 лет спустя начала работать Международная ассоциация геронтологии.

Секрет не в том, чтобы преодолеть старость и остаться «вечно молодым», а в том, чтобы позволить старости быть красивой своей красотой, где свои особенности, свои преимущества и, да, свои изъяны — как и в любой период нашей жизни

Сегодня из-за снижения рождаемости и роста продолжительности жизни мир стоит перед огромной проблемой: экономической, социальной, медицинской, культурной, психологической, конечно. Это очень интересно, потому что мир сейчас, если его представить как весы, качнулся в ту сторону, в которую он никогда не наклонялся. Это происходит абсолютно везде, несмотря даже на уровень социального обеспечения и медицины в частности. Например, в Индии сейчас средняя продолжительность жизни около 67 лет, а в 1990-х годах она была 60 лет. И если сейчас старых людей в Индии около 140 млн, то к 2050 году их будет 324 млн. В США в начале XX века продолжительность жизни была 47 лет, а в 2000 году — 77 лет. Конечно, несмотря на побежденные болезни, у нас есть рак и количество катастроф гораздо выше, чем век назад, но это не перевешивает и даже не балансирует ситуацию. В общем, это мировая катастрофа, но это поразительно интересно.

Красота старости

Так как геронтология абсолютно междисциплинарная область, по-другому она не может существовать, есть очень большой выбор, чем заниматься. Я занимаюсь психологией и культурной геронтологией. Я поддерживаю идею активного успешного старения, когда старый человек продолжает развиваться, основывает новые деятельности, претерпевает изменения личностные и социальные. Мне очень интересна старость и искусство, и то, как с помощью искусства можно увидеть эстетику старости. Я искренне считаю, что старость красива, но в обществе сильно восприятие старости как слабого, некрасивого, беспомощного возраста, в том числе, у самих старых людей (не говоря уже про эйджеизм). Я верю, что искусство, на определенном уровне, могло бы победить подобное отношение. Старость может быть очень разной, и мне кажется, вот здесь очень важный баланс — видеть и ценить старость не только когда люди ее преодолевают, занимаются спортом, хорошо выглядят, они здоровы, но и когда всего этого нет. Потому что мне кажется, что секрет не в том, чтобы преодолеть старость и остаться «вечно молодым», а в том, чтобы позволить старости быть красивой своей красотой, где свои особенности, свои преимущества и, да, свои изъяны — как и в любой период нашей жизни.

Сегодня у нас есть то, чего раньше никогда не было. У нас есть время

Я думаю, очень трудно жить, зная, что однажды ты станешь старым, а значит слабым, больным и одиноким, что всё остановится тогда. Поэтому моя задача, как психолога и геронтолога, помогать наполнять и разнообразить это время, понимать, что нужно старому человеку для его социального и психологического благополучия.Старость — удивительное время в том плане, что жизненное напряжение спадает, тебе больше не нужно чего-то достигать, ты наконец можешь, учитывая прожитую жизнь, понять, кто ты на самом деле есть и что ты хочешь. И сегодня у нас есть то, чего раньше никогда не было. У нас есть время.

Осенью я еду работать в Институт старения человечества Оксфордского университета. Там уже 10 лет идет проект с одной галереей в Лондоне, куда водят старых людей, устраивают им мастерские, учат их самих устраивать экскурсии, они обсуждают увиденное. А одной из форм активности является совместный воркшоп для стариков и подростков. Я собираюсь устраивать там общение дошкольников и старых людей, а также я буду продолжать делать интервью и фотографии для выставки, и еще один проект, к которому я иду, — это старость и мода, что мне кажется тоже очень важным для понимания того, как мы воспринимаем старость и как старый человек ощущает себя в социуме.

Академическая карьера и социальные проекты

Для меня логичным было продолжать академическую карьеру, в основном из-за Владимира Петровича, хотя чем дальше, тем очевиднее для меня, что социальные проекты мне гораздо интереснее науки. Для меня наука — это больше про «думать», а мне нравится делать. И знания ради знания мне недостаточно. Как бы то ни было, я поступила на докторскую программу в Венский университет. Этим летом я закончила первый год. Это непросто, так как моя идея сведения сирот и стариков из домов для престарелых социально очень трудно выполнима. Я знала это, но в итоге пришлось пойти на компромисс, и сейчас мы остановились на социальном взаимодействии усыновленных детей и старых людей из домов для престарелых и на социальном взаимодействии детей из неполных семей и пожилых людей, живущих вне семьи.

Взаимодействие включает в себя развивающую (когнитивную) активность и моторную. Мы измеряем стиль привязанности, эмоциональную регуляцию и субъективное благополучие. Первый год был очень трудным, потому что помимо научной комиссии надо было пройти и этическую комиссию, которая дает добро на исследование таких проблемных тем, дизайн исследования очень тяжелый и вообще исследование масштабное и сложное, и периодически я не справляюсь. С этого года будет легче, потому что теперь, когда я прошла все комиссии, ко мне прикрепят несколько магистров, которые будут вместе со мной вести этот проект.

Что я поняла за этот год — когда у тебя есть идея, это сильно осложняет жизнь. У меня она есть, и мне уже никуда от нее не деться, так или иначе я это проект осуществлю. В этом году уже шесть лет с тех пор, как я занимаюсь этим. Это выматывает и пока делает меня скорее несчастной, чем счастливой, потому что мне еще идти и идти, потому что на 99 «нет» я получаю одно «да». Но каким-то невероятным образом это одно «да» стоит всех «нет». И единственное правило в этом — нельзя останавливаться.

Дети из индийского детского дома. Фото из проекта Дарьи Белостоцкой

Индия

Август я провела в Индии.Там сегодня находится около 20 млн сирот — около 4% населения Индии, это очень много. Причем только 0,3% из них совсем не имеют родителей. В Индии 140 млн старых людей, это население двух хороших стран. 90% старых людей не получают пенсии, не имеют нормального жилья, имеют серьезные проблемы со здоровьем. Треть из этих 140 млн живет за чертой бедности. Причем количество старых людей непрерывно и стремительно растет, потому что продолжительность жизни растет во всем мире. Это очень тяжелая ситуация, настоящий кризис, на решение которого не тратится достаточно усилий. Я подумала, что было бы интересно посмотреть, что может получиться в Индии, учитывая, безусловно, культурные особенности.

Я написала в более чем 500 сиротских домов в Индии. Конечно, было мало ответов, а те, которые ответили, просили деньги и принтеры, компьютеры. Но вот один сиротский дом мне хорошо ответил, он находится в деревне, в 50 км от Ченнаи, там же живет много одиноких стариков. Я не ожидала увидеть никакого благополучия, но то, что я увидела, меня потрясло. Я не буду рассказывать подробности, это достойно отдельного рассказа, но почти все старики, которых я видела, живут за чертой бедности, в настоящей нищете, а у детей, у всех, очень тяжелое прошлое. Мы вместе с директором детского дома три дня организовывали их коммуникацию (детей и стариков), они ели вместе, что-то шили, обрабатывали фрукты, дети танцевали и пели для старых людей, — вот такие простые вещи, но они были очень ценны для стариков, многие из которых уже давно живут в нищете, многие слепы, многие почти не слышат.

В один из дней мы показали, что у нас получается, госкомиссии, которая контролирует сиротские дома, и подали заявку на госфинансирование совместных обедов для детей и стариков по выходным. Наши шансы высоки, но решение займет несколько месяцев.

Старик из индийского дома престарелых. Фото из проекта Дарьи Белостоцкой

Старость на фотографиях

Кроме того, в Индии я хотела сделать хорошие фотографии пожилых людей и интервью с ними, потому что я готовлю выставку фотографий старых людей из разных стран.

В интервью, которые я провожу с пожилыми людьми, есть 5 вопросов: про жизнь, про смерть, про то, о чем жалеют, чего боятся, о чем мечтают, что больше всего любят в жизни. Под каждой фотографией старого человека будет короткий рассказ о себе, основывающийся на этих вопросах. Чтобы продемонстрировать, почему такая выставка может быть интересной, я приведу их ответы на два вопроса (ответы у всех примерно одинаковые). Когда я спрашивала их, что им нравится больше всего в этой жизни, они говорили: еда и (иногда) одежда. А когда я их спрашивала про то, чего они боятся, они говорили, что они ничего не боятся, потому что самое страшное с ними уже случилось. И, глядя на то, как они живут, им веришь.

А теперь представьте, что отвечают пожилые люди из Австрии, США, России, Великобритании, которых я тоже опрашиваю и снимаю для выставки.

Беседовала Людмила Мезенцева