Новая фаза развития российского общества

«Россия нулевых: политическая культура, историческая память, повседневная жизнь» – такой была тема очередного круглого стола, организованного 21 июня Высшей школой экономики совместно с фондом «Либеральная миссия».

Поводом для дискуссии явилась одноименная книга, выпущенная недавно известным социологом, руководителем отдела социально-политических исследований «Левада-Центра» Борисом Дубиным, который и выступил на круглом столе в качестве основного докладчика.

«Сквозная проблема, которая меня занимала и продолжает занимать, состоит в поисках того общего, что объединяет сегодня россиян, – сказал Борис Дубин. – Это «общее» я рассматриваю в двух смыслах: общее как нечто объединяющее и общее как обобщенное, универсальное. Почему проблема общего как универсального важна? Потому что если мы обнаружим его в той или иной форме, то это значит, что мы имеем дело с работой институтов. Без универсалистских санкций институты не работают».

Россия «нулевых», по мнению Бориса Дубина, представляет собой «фрагментированный и слабо объединенный коммуникациями социум». По данным опросов, проводимых «Левада-Центром», 75-80 процентов россиян в своих коммуникациях ограничиваются кругом ближайших родственников и друзей. Все, что находится за рамками этого круга, они не считают возможным и необходимым контролировать. Очень четко прослеживается деление на «нас» и «них», причем в категорию «они» попадают чиновники, депутаты, бизнесмены, с «ними» ассоциируются воровство и коррупция.

Лишь малая часть населения ориентирована в таких условиях на «адаптацию любой ценой», причем исследования показывают, что эта адаптация носит «понижающий» характер. Иными словами, с каждым днем россияне готовы предъявлять «им» и себе все меньшие требования.

Это раздвоение восприятия приводит, по словам Б. Дубина, к возникновению двух самоидентификационных кодов. Первый код – код «маленького человека», пытающегося устроить свою жизнь и жизнь своих близких и уверенного, что больше от него ничего не зависит. Этот феномен, отметил докладчик, многократно изложен в классической русской литературе. С другой стороны, есть код «мы» – код «героически-возвышающий», описывающий то общество и страну, которую россияне хотели бы видеть. Вот только усилий для реализации этой мечты никто прикладывать не хочет. Показательны в этом плане данные другого опроса, согласно которому большинство россиян считают Россию великой державой, но при этом не думают, что она является таковой сейчас.

Борис Дубин

Ключевой характеристикой «нулевых» Борис Дубин считает «расползание» насилия. Этот инструмент, формально закрепленный за институтом государства, стал популярным у разных групп людей. Попытка найти компромисс или принести извинения воспринимается как проявление слабости. «Насилие – это код социальности, язык, понятный каждому», – полагает исследователь.

«Нулевые» принято также называть временем неопределенности. Однако Б. Дубин подчеркивает, что неопределенность сегодня не является понятием отрицательным. Неопределенность стала способом жизни общества, весьма удобным как для совершения неблаговидных поступков, так и для их оправдания. Следствием этого состояния являются и проблема идентичности общества, и «системный срыв проблематики репродукции». Проявление первой проблемы – мифологема «особого пути», где путь – не движение к новой фазе развития государства и общества, а граница, отделяющая «нас» от «них», которую Россия, даже облачившись в демократические и либеральные одежды, не готова перейти. А сбой в системе репродукции делает невозможным, да и ненужным передачу каких бы то ни было институциональных знаний и практик.

В последнее время социологи фиксируют новые тенденции в общественных настроениях: нарастающую неопределенность в элитах, рост агрессивности в «низах» (наиболее ярко проявляющуюся на национальной почве, то есть на границе «мы» – «они»), набирающие силу установки на эмиграцию, особенно заметные среди молодежи крупных городов (доля тех, кто хотел бы уехать из России навсегда, достигает там 28 процентов). Вместе с тем социологи отмечают развитие неполитических структур «низовой» самоорганизации, функционировать которым, однако, становится все труднее. Признавая стимулирующую роль Интернета в этом процессе, Борис Дубин призвал не рассматривать его как панацею от общественной апатии. «В Интернете не возникают институты и не создаются элиты», – уверен социолог.

«В целом ситуация складывается малоприятная, тяжелая, но не совсем безнадежная», – резюмировал Б. Дубин. В роли дискуссантов выступили директор по стратегиям и аналитике ЦПК «Никколо М», социолог Михаил Афанасьев и ординарный профессор ВШЭ Александр Архангельский. Михаил Афанасьев, сказав, что выступает против обсуждения коллективной идентичности России, привел три возражения. «Первое сводится к тому, что никаких идентичностей нет. Есть этнические, имперские, национальные идентификации, то есть отождествление больших масс людей со сконструированными образами. Нужно понимать, что идентичность – это инструмент индоктринации, то есть это язык пропаганды и контрпропаганды».

Второе возражение заключается в том, что уже в силу своей атомизированности российское общество не может быть описано в терминах коллективной идентичности. Наконец, попытка с их помощью объяснить наблюдаемые в российском обществе агрессию, отчужденность и апатию «есть отсылка к ложной сущности, которая, помимо всего прочего, снимает ответственность с лиц, принимающих решения. Какой с них спрос, если эти решения вполне соответствуют национальному характеру?»

Михаил Афанасьев

Российскую политическую культуру Михаил Афанасьев назвал «примитивно-адаптационной». «Она примитивна, потому что не культивирует, а снижает социальную сложность, конкуренцию социальной среды. А адаптационна она, поскольку доминирующим образцом социального поведения является адаптация в условиях своеобразной институциональной среды, где наличествует экстерьер современного национального государства, но реальные взаимодействия определяются самодержавным кормлением каждого держателя социально значимого ресурса. Социальные результаты такой всеобщей индивидуальной адаптации хорошо известны».

М. Афанасьев обратил внимание на множественную парадоксальность текущей социально-политической ситуации. С одной стороны, «все приспосабливаются к тому, что есть». С другой стороны, большинство населения осознает, что существующий порядок им не выгоден и социально убыточен, что «нужно не так, а как у людей». Однако приспосабливаться все готовы «до последнего, пока количество локальных социальных возмущений не перейдет в известное качество, которое по-русски называется смутой».

У исследователей есть все основания пессимистично оценивать «тот десятилетний период, из которого мы то ли выходим, то ли, наоборот, плавно в него закругляемся», полагает, в свою очередь, Александр Архангельский. «Есть несомненное погружение значительных групп населения, в том числе образованного, в гиперконсерватизм. Например, вновь появляются разговоры о войне, причем не «маленькой победоносной», а большой. И это не заказ пропаганды, а вызревающее в определенном слое ощущение. Я в это не верю, но сигнал этот сам по себе тревожный».

Впрочем, несмотря на все негативные тенденции развития общества и государства, А. Архангельский призывает граждан не быть фаталистами: «Ход истории не предустановлен, разворот, на мой взгляд, произойдет, но мы не знаем, когда и по каким причинам. Желание перемен все заметнее, – считает он. – Так жить дальше не хотят не только либералы-интеллигенты, но и консерваторы, и часть правящей элиты. А когда происходит такое согласие в отрицании, то отрицание случается. Уповать на крах режима не нужно, но нужно помнить, насколько могут меняться смыслы, намерения и контексты».

С тем, что поворот к новой фазе развития российского общества случится, согласна директор Института международного бизнеса ВШЭ Наталья Карпова. Однако она, вслед за Михаилом Афанасьевым, полагает, что произойдет это «не раньше, чем население лишится того минимума благополучия, который позволяет ему достаточно комфортно ощущать себя при нынешнем уровне коррупции и бесконтрольности власти». В то же время поворот будет «не левацким, а в сторону социально-ориентированного бизнеса».

Ординарный профессор, заведующий лабораторией исторических исследований ВШЭ Леонид Васильев, комментируя доклад, вернулся к проблеме «расползания» насилия и предложил подумать о том, какое влияние на российское общество оказала «зона». «Все аккумулируется в двух проблемах – исторической памяти и политической культуре, – полагает он. – Россия до двадцатого века – это страна рабства с соответствующей памятью и культурой. Россия двадцатого века – это историческая память и политическая культура «зоны». И сегодняшние «мочить в сортире» и прочие высказывания – не случайность, это норматив бытия, повседневной жизни».

«Но это «зона» в отсутствии «зоны», – ответил Борис Дубин. – И самое поразительное, что никто этому специально не учит, а мы все равно прекрасно этот язык понимаем. На чем сегодня держится насилие? На том, что индивида не существует и его приватного пространства тоже не существует».

Россия переходит от «параноидальной» к «гедонистической» цивилизации, а потому измерять ее прежними, «заточенными» под советскую действительность социологическими инструментами невозможно, отметил ординарный профессор ВШЭ Андрей Медушевский. Кроме того, он призвал считаться с вынужденным характером советского наследства, которое приняла на себя Россия. В отличие от постнацистской Германии, полностью отказавшейся от исторической роли Третьего Рейха, Россия, по его мнению, не могла изолировать себя от тех задач, в том числе политических, которые брал на себя СССР.

Завершил дискуссию научный руководитель ВШЭ Евгений Ясин, который констатировал, что «общественные настроения идут вниз». «В девяностые годы произошли очень крупные институциональные изменения в экономике, и они работают. Мы имеем рыночную экономику, которая избавляет нашу власть от значительной доли ответственности: она больше не отвечает за наличие товаров в магазинах. Другое дело, что между экономическими и политическими реформами был серьезный разрыв, важные вопросы остались нерешенными, и мы получили то, что имеем сейчас. Граница между ельцинским и путинским режимами находится в 2003 году, когда случился серьезный поворот, после которого реально снизилась деловая активность, а подстегнутый нефтяными ценами и дешевыми кредитами экономический рост кончился уже в 2008 году. Теперь двухпроцентного роста для модернизации страны не хватит. Мы должны смотреть правде в глаза: пришло время политических реформ – я имею в виду и восстановление системы права, и судебную реформу, поскольку главной опорой режима служат силовые структуры, не управляемые законом. Это процесс сложный, на становление новых институтов понадобится время, но никакого движения вперед без этого не будет», – сказал научный руководитель ВШЭ.

Олег Серегин, Новостная служба портала ВШЭ

Фото Никиты Бензорука