Феноменология забора

 Видеозапись

В рамках проекта ВШЭ «Университет, открытый городу», профессор кафедры сравнительной политологии Сергей Медведев выступил в Государственном музее архитектуры имени А.В. Щусева. В своей публичной лекции «Феноменология забора» он задался целью объяснить феномен российских заборов. Не столько с архитектурной, сколько с исторической, социологической и политической точек зрения.

Россию можно назвать страной «заборности», ибо огорожено все, что можно, и зачастую даже то, что совершенно не надо огораживать. Лектор рассказал о типологии наших заборов, начав со знаменитого бетонного забора архитектора Лахмана, который до сих пор является знаковым для советской и постсоветской заборной эстетики. Не остались без внимания и другие образцы: дачные, выполненные из «антигуманных» листов профнастила, из спинок и сеток больничных кроватей, простые деревянные и капитальные каменные, кладбищенские ограды, за которыми зачастую не видно могил и крестов, а также «главный забор страны» — Кремлевская стена.

Объясняя причины такого изобилия заборов, Сергей Медведев предположил, что это вызвано в первую очередь инстинктом безопасности, обороны (слова «забор» и «оборона» однокоренные), сформированным военно-политической историей России как «гарнизонного государства». Причем забор как ограждает от внешнего врага, так и дисциплинирует население внутри страны, принуждая его оставаться на месте.

В период холодной войны самым ярким примером была Берлинская стена — забор, ставший сакральной чертой, пересечение которой каралось смертью. И в то же время заборы призваны отгораживать, оберегать от народа пространство власти, и потому столь же священны и неприкосновенны — как, например, забор вокруг дачи губернатора Краснодарского края Ткачева, построенной в заповеднике, за одну только надпись на котором были осуждены два российских эколога.

Забор как ограждает от внешнего врага, так и дисциплинирует население внутри страны

Еще один фактор «заборности» — аморфное, безбрежное российское пространство, которое заборы, стены и шлагбаумы пытаются как-то маркировать и структурировать. В числе причин тяги русского человека к забору лектор упомянул и «паранойю собственности», то есть слабость институтов и гарантий частной собственности, которая вынуждает людей маниакально ограждать свое имущество.

Вообще, стремление спрятаться, закрыться традиционно для нас и выражается в решетках на окнах и в драпировке окон шторами, в бронированных дверях подъездов и кодовых замках, в тонировке стекол автомобилей. Все это — признаки порядка ограниченного доступа (по Дугласу Норту), симптомы тотальной аномии, общества лишенного доверия, главной составляющей социального капитала.

Заборы маркируют пространство мест. Но есть еще и «пространство потоков» — финансовых, информационных, товарных, человеческих, которые не ограничить заборами. Россия сегодня разорвана между двумя типами организации пространства: все более погружаясь в пространство глобальных потоков, она пытается закрыться, отгородиться от него, сохранить свою уникальную «заборную» цивилизацию.

Эта борьба за пространство идет сегодня и на улицах Москвы, где городские транспортные потоки сталкиваются с вязкой, непрозрачной, сегментированной средой, и в большой политике, где Россия пытается воссоздать территориальное пространство империи и замаячил призрак нового железного занавеса. В этом смысле русский забор вечен? Посмотрим.

Ольга Колесникова, специально для новостной службы портала ВШЭ